148 желаний

Глава 1. Инопланетянин

По дороге домой Шурка встретил инопланетянина. Инопланетянин был настоящий и сидел на бетонных ступеньках какого-то здания. Он ел банан. Инопланетянин был абсолютно похож на человека, но, разумеется, им на самом деле не был. Он резко контрастировал со всеми людьми, которых Шурка видел до сих пор в жизни. У него была другая прическа: спутанные, не расчесанные волосы. Он смотрел вокруг не так, как это делают нормальные люди: с любопытством, словно пытался понять, что происходит. У него были не такие движения и мимика: слишком манерные, создавалось впечатление, будто инопланетянин-парнишка был мальчиком-ломакой. Ко всему прочему он еще и не так ел свой банан – бананы так не едят. Инопланетянин словно позировал перед невидимой телекамерой и выпендривался, как мог.

Именно такое впечатление сложилось у Шурки, когда он проходил мимо инопланетянина. Инопланетянин его заметил, он выделил Шурку из толпы спешащих мимо людей, людей, делающих вид, что они ничего не замечают, скучных людей, нудных людей, одинаковых людей. Людей озабоченных только одним – как интереснее и оригинальнее встретить Новый год.

Инопланетянин, улыбаясь, уставился на Шурку. Он откусил от банана кусок и рассмеялся – его смех был чистым и наивным смехом ребенка. Шурка отвернулся, чтобы спрятать улыбку, и прошел мимо.

Через минуту он пожалел, что не познакомился со смешным парнишкой. Этот человек был необычным, наверняка, не скучным, может быть, чуть-чуть странным, но зато интересным.

Шурка был хорошистом, и ему была положена в институте новогодняя премия, поэтому числа двадцать девятого он побрел в институт в смутной надежде получить обещанные три тысячи. Когда он выходил из метро, то рядом с автобусной остановкой снова увидел инопланетянина. Мальчишка сидел на высокой скамейке, болтал ногами и ждал автобус. Шурка прошел мимо, скосив глаза и наблюдая за «инопланетянином», он ожидал, что парнишка вдруг повернет голову и заметит его, но «инопланетянин» сидел неподвижно, свесив голову и продолжая болтать ногами. Шурка заметил, что рядом с ним никого не было, он ни с кем не разговаривал, возможно, потому, что у странного парнишки не было друзей, но еще возможно было, что он просто устал от них всех и сейчас отдыхал в гордом одиночестве.

Шурка получил премию, выстояв внушительную очередь, а потом поболтался с друзьями по городу, купил интересную фенечку стильной девочке Оле в подарок на Новый год. Ему нравилась стильная девочка Оля, но встретить с ней этот Новый год он не мог – она была из Навои, и на зимние каникулы уезжала к своим родителям на автобусе.

Как-то так не заметно получилось, что вечером у телевизора к Шурке вернулись мысли о странном парнишке. Этот инопланетянин с планеты чудаковатых людей прочно засел в Шуркиных мыслях. Он заставил задуматься.

Кто этот инопланетянин? Какая у него жизнь? Много ли у него друзей? С кем он охотно общается? Где он сейчас? Как он готовится встретить Новый год? С такими же странными друзьями или один одинешенек, не понятый ни кем, как непризнанный гений? Насколько интересно и необычно он встретит свой Новый год?

Тридцатого декабря Шурка не сидел дома. Он снова отправился гулять по городу.

Парнишка спустился вниз, и в своем дворе на скамейке, которая стояла напротив его дома, он увидел странного мальчишку. В легкой курточке, тот сидел, заложив ногу за ногу, и тряс головой в такт музыке, которую слушал в огромных наушниках.

Шурка опешил от такой неожиданности.

Парнишка заметил это. Он взмахнул правой рукой, приветствуя Шурку.

Потом чуть-чуть помедлил и замахал ему снова, приглашая сесть рядом.

Шурка подошел. Он сел на скамейку и спросил:

– Что слушаешь?

– А?.. – переспросил парнишка, снимая наушники. Шурка услышал, как сильно в наушниках гремит музыка – «инопланетянин», очевидно, любил слушать на всю катушку.

– Что слушаешь? – переспросил Шурка.

– А! Это мой любимый рокапопс – попсовый рок! – заявил парнишка. – Привет! Меня зовут Оскар. А тебя?

– Меня Сашка, но все называют Шуркой. Оскар – это настоящее имя или кличка?

– Настоящее имя, – уверенно заявил парнишка.

Он улыбался. Он все время улыбался.

– Видишь, – вдруг сказал он и вытянул палец куда-то в небо. – Видишь вон ту птичку? – спросил он.

Шурка пригляделся. Он, в самом деле, увидел среди голых веток птичку. При этом Шурка подумал, что как-то странно в двадцать лет тыкать пальцем в небо и спрашивать, видишь ли ты там птичку.

Это была обыкновенная горляшка, чей рисунок легко можно найти в книги по биологии. С сереньким оперением и длинным хвостиком, она сидела на веточке, а потом осторожно слетела на землю и начала бегать внизу, ища корм и нервно дергая головой.

Оскар восторженно за ней наблюдал. У Шурки мелькнула мысль, что этот человек, возможно, немного не в себе, но тут горляшку разорвалó.

Из клювика выдавился пищевод, а перья разлетелись в стороны, как будто у нее не выдержало сердце и разнеслось, точно маленькая опасная бомбочка. Обрубок тела подкинуло вверх, а потом он кровавой кляксой шлепнулся на землю недалеко от Оскара и Шурки.

– Это сделал я, – доверительно сообщил Оскар и посмотрел Шурке прямо в глаза.

Шурка едва не отшатнулся.

– Продолжаем разговор, – сказал Оскар и подвинулся поближе к Шурке. Они сидели теперь на скамейке рядышком друг с другом, прижимаясь друг к другу. Шурка не посмел отодвинуться от этого парнишки. Оскар положил руку на плечо Шурика и спросил:

– Сколько тебе лет?

– Двадцать... В следующем году будет двадцать один.

Оскар заглянул в глаза Шурки.

– Ты девственник? – спросил он.

– Да...

Шурка едва выдерживал взгляд Оскара. Он ожидал теперь от человека, сидящего напротив, деликатного предложения избавиться от этого маленького мужского недостатка. Раз и Навсегда.

«Господи, что со мной происходит? Помоги мне... Избави от него...»

– Ты смешной, – сказал Оскар и рассмеялся в подтвержденье своих слов. – Очень смешной. – Он лукаво разглядывал Шурку:

– Боишься?

– Н... Нет! Да...

– Не бойся... Я на самом деле тоже смешной. Давай дружить?

– Н... Нет. Я не могу. Я не такой, как ты.

Оскар расхохотался.

– Это уж точно! – крикнул он.

– Ты не понимаешь: я не такой, как ты, – я равнодушен к мальчикам...

– А мне все равно... Мне все равно, кто тебе нравится! Мне иногда бывает одиноко, тогда я хочу с кем-нибудь подружиться. Вот и все. А ты подумал про меня всякие гадости.

– Кто ты? – осторожно спросил Шурка.

Оскар удивленно посмотрел на него.

– Что это значит? – спросил он.

Шурка перевел взгляд с лица Оскара на трупик птицы.

– Кто ты? – повторил он свой вопрос.

– Я не знаю, – ответил Оскар. – Мне нравиться, я это делаю.

– Как так можно? – В Шуркином голосе слышалось возмущение. – Тебе захотелось – и ты убил.

– Много людей по желанию убивает горляшек из воздушки. Они это делают тогда, когда им захочется. Неужели я хуже их? Почему им можно, а мне нельзя? Я получаю от этого огромное удовольствие и не собираюсь его терять.

– Получать удовольствие от охоты на птиц!

– Ой-ей-ей! Этой пафосной фразе тебя научила мама? А, что, она у тебя считает, что, когда хочется, нужно убивать людей? Странная, однако, у тебя мама, странным вещам она тебя учит. Ты не все слушай, что говорит тебе мама, а то вырастишь в маньяка-убийцу, и никто, даже я, не спасет тебя от смертной казни!

Шурка сидел опешивший. Оскар внимательно смотрел на него, а потом вдруг выковырял из оправы правый наушник и вставил его в ухо Шурки, Шурка не сопротивлялся. Оскар включил плеер и радостно и одновременно наивно уставился на Шурку.

– Тебе нравится? – спросил он. В его голосе прозвучало столько надежды, что Шурке понравится музыка, которую он слушает сам, что Шура невольно снова посмотрел на Оскара.

– Кто ты? – спросил он.

– Демон, – ответил Оскар и улыбнулся. – Это что-нибудь меняет?

– Что ты хочешь?

– Я хочу быть твоим другом.

– Зачем? Зачем тебе это надо?

– Я хочу, – улыбнулся Оскар. – Я так хочу. Тебе нравится моя музыка?

– Нравится, – автоматически согласился Шурка.

– Мы будем дружить?

– А у меня есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Шурка.

– Конечно, выбор есть всегда.

– Смерть или дружба с тобой?

– Ни в коем случае, – возмутился Оскар. – Если ты не хочешь дружить со мной – я уйду. – В голосе парнишки прозвучала детская обида. «Возможно, для него все это игра, – подумал Шурка, – всего лишь игра. Но возможно, что и нет».

– И ты отпустишь меня после всего того, что я видел?

– А что ты видел? Кто тебе поверит? – спросил Оскар.

– Я должен подумать...

– Хорошо, – согласился Оскар. – Тогда идем!

– Куда идем? – испугался Шурка. – Я ведь еще... – он не договорил.

– Гулять, – сообщил Оскар. – Мы будем гулять, а ты будешь думать.

– Но мне нужно быть одному, чтобы...

Но Оскар его не слушал. Он встал со скамьи и пошел гулять. Шурке пришлось вскочить и побежать за ним следом, чтобы наушник не выпал из его уха. Несколько дней спустя Шурка подумал, что если бы тогда наушник все-таки выпал, то ничего не случилось бы... ничего страшного не случилось бы.

Они вместе вышли на автобусную остановку. Там Оскар вытащил из своего уха оставшийся наушник и вставил его Шурке, он также отдал ему плеер. Оскар вел себя так, будто нашел своего единственного друга и теперь не может надышаться на него. Шурка чувствовал себя странно, так, как будто обманывал десятилетнего ребенка-попрошайку: отбирал у него единственную конфету, которую тот нашел в свой день рождения.

Шурка успокаивал себе тем, что демон здесь не он, а Оскар, но это оправдание было больше похоже на самообман, чем на правду. Шурка чувствовал, что не посмеет сказать Оскару, что не сможет с ним дружить только из-за того, что тот способен убить птичку, когда ему взбрендит. Шурка поверил, что Оскар – это одинокий ребенок, ищущий себе друга, что он нуждается только в одном – во внимании, что если он – Шурка – будет где-то рядом, то сможет превозмочь странные желания странного парнишки.

Оскар стоял рядом и улыбался всем. Он радостно смотрел по сторонам, как будто искал что-то новое в мире, что-то, что должно было измениться в нем после того, как он – Оскар – нашел себе друга. Шурка не мог не поверить в это.

Дом Шурки находился на «Переушке», поэтому они сейчас стояли на остановке, напротив голубых цистерн «Винзавода», и ждали автобус в сторону парка эмира Тимура. Подъехал тридцать седьмой, и новые друзья сели в него.

Шурка провел своего друга вперед – им надо было выходить на следующей остановке. Он не предполагал, что могут возникнуть какие-то проблемы с контролером.

Оскар стоял в какой-то странной, неординарной позе и как будто ждал свою жертву. Она не замедлила появиться. Тетка, которую Шурка очень хорошо знал, потому что часто ездил на тридцать седьмом.

Она была вреднющей и всегда требовала, чтобы вместе со студенческим проездным показывали студенческий билет, удостоверяющий личность. Она шла как танк – необратимо.

Оскар, улыбаясь, ждал ее. Он упер руки в бока и наклонился к ней – он ведь был довольно высокий.

– Ваш билет? – спросила билетерша.

– Мой билет, – согласился Оскар.

– Ваш билет? – переспросила билетерша.

– Мой билет, – повторил Оскар.

– Вы, что, больной?

– А вы, что, доктор?

– Ваш билет?

– Мой билет.

– Парень, у тебя, что, не все дома?

– А вы, что, в гости собрались?

– Ваш билет?..

– Мой билет.

– У тебя, что, крыша едет?

– А ты, что, монтажница?

– Что ты себе позволяешь?!

Оскар расхохотался. Он вдруг начал выделывать какие-то танцевальные па. Бесплатные зрители – пассажиры – стояли рядом и подбадривали его.

– Привет, – сказал Оскар.

– Выметайся отсюда! – крикнула билетерша.

– Хааааааа... – зашипел Оскар. – Осторожнее.

На его плечах, вокруг его шеи свернулась черная змея. Ее блестящая голова раскачивалась от танцевальных па Оскара. Ее глаза упрямо смотрели куда-то вперед. Может быть, они видели билетершу, может быть, не видели, но женщина замерла и не двигалась.

Змея осязала мир тонким раздвоенным языком.

– Шшшшшь... – прошипел Оскар. – Это черная мамба. Самая ядовитая гадюка на свете. Ее легкого укуса хватит, чтобы мгновенно убить тебя. Осторожней двигайся, девочка... Шшшшшь...

Шурка стоял рядом, он тоже не двигался и как зачарованный смотрел на эти танцы.

Оскар раскачивался, тело змеи раскачивалось вместе с ним. Для билетерши было непонятно, как парень остается все еще живым.

Оскар вытянул вперед – к женщине – руку, и по ней как по мосту скользнуло глянцевое тело змеи. Прежде чем женщина успела закричать, прямо перед ней возникла и закачалась голова мамбы. Глаза были неподвижны. Язык появлялся и исчезал.

– Не двигайся, – приказал Оскар.

Шурка не понял, кому он это сказал: то ли женщине, то ли своей змее, то ли всем, кто стоял вокруг и заинтриговано ждал развязки.

Женщина начала всхлипывать, через секунду-другую у нее могла начаться истерика. Она могла не устоять на ногах и упасть на колени. Шурка понял, что в этом случае Оскар не сумел бы отказать себе в удовольствии. Он бы медленно опустил руку ей на плечо, как король, принимающий вассала, и змея осторожно бы соскользнула с его руки прямо на женщину.

– Эй, – негромко сказал Шурка. – Оскар, – позвал он друга.

Автобус остановился, водитель выглянул из-за затемненной перегородки. В какой-то момент до него дошло, что именно он видит, и тогда он открыл все двери автобуса: люди выскочили из них; не двигались только те, которые стояли вокруг Шурки, Оскара и женщины-билетерши, чьи нервы уже не выдерживали, и она едва-едва держалась на ногах.

– Эй, – все так же негромко повторил Шурка. – Оскар...

– Что? – удивленно спросил парень. – Что?

Он со змеей повернулся к Шурке. Теперь блестящая, немигающая голова раскачивалась перед лицом Шурика. Он заглянул в ее глаза и увидел бездну – бездну неосуществимых возможностей.

– Клево! – сказал Оскар, широко улыбаясь Шурке. – Клево!

Шурка отвел взгляд от вертикальных зрачков змеи и посмотрел в лицо Оскару. Его глаза тоже были разделены вертикальными зрачками.

– Что? – удивленно спросил Оскар. – Возьми ее – она тебя не укусит!

– Она не ядовитая?! – взвизгнула билетерша. Она вцепилась в кресло, стоящее рядом, чтобы не упасть.

– Ядовитая... – ответил ей Оскар. Он через плечо посмотрел ей в глаза. – Ядовитая... – повторил он, улыбаясь. – И я тоже ядовитый...

Женщина отступила. Люди, стоящие, сидящие вокруг, тоже осторожно отодвинулись от Оскара. И через несколько секунд они оказались втроем – Оскар, Шурик и змея – сбежал даже водитель.

Оскар опустил гадюку на пол.

– Пусть ползет, куда хочет, – сказал он и посмотрел на Шурика. – Ты не боишься? – вдруг спросил он. – Рядом со мной ничего не надо бояться, только тогда все будет хорошо.

– Я не боюсь, – ответил Шурик. Он чувствовал себя немного пьяным, но он, в самом деле, теперь ничего не боялся.

– Я сяду за руль, – заявил Оскар.

– А ты умеешь водить? – усомнился Шурка.

– Нет.

«Это не самое страшное», – подумал Шурка, вспоминая, что самая ядовитая гадюка ползает где-то здесь по салону.

– Следующая остановка Бродвей, – гримасничая, объявил в микрофон Оскар. Он закрыл двери и нажал педаль газа.

Они проехали мимо остановки тридцать седьмого, и несколько человек, стоявших на ней, удивленно проводили взглядом пустой автобус, который неровно пронесся мимо, слишком сильно зарулил на повороте и помчался дальше, уже не по маршруту.

– Послушай, – сказал Оскар, сидя за рулем. Он вдруг резко затормозил, остановившись прямо посреди дороги, несколько машин со свистом пронеслись мимо. – Ты со мной? – спросил он у Шурки, не обратив внимания на выкрики водителей.

Парнишка на мгновение застыл, а потом посмотрел в лицо Оскару.

– Менты, – сказал он.

Оскар усмехнулся.

– Это не самая моя большая проблема.

– Я с тобой, – сказал Шурка и вздохнул. Он подумал, что их сейчас заберут в отделение. «Интересно, у Оскара есть какие-нибудь документы и что с нами там будет?»

Патрульная машина остановилась рядом с автобусом. К ней в поддержку бежало еще несколько пешеходных милиционеров.

– Замечательно, – сказал Оскар Шурке и открыл двери для ментов.

Когда старший сержант заглянул в салон автобуса, то увидел живой, двигающийся ковер из глянцевых змей, а еще он увидел два трупа – с выпученными глазами и вытянутыми руками. Старший сержант заметил, что пальцы на руках растопырены, как морские звезды. Старший сержант заметил, что кожа вспухла от многочисленных укусов, а одежда на трупах безостановочно шевелиться из-за множества тварей, забравшихся в теплые, уютные места на человеке.

Он закричал и отшатнулся.

Автобус не понятно как поехал, он двигался по кольцу вокруг парка Тимура, и из открытых дверей свешивались змеи. Они шевелились и злобно шипели.

Следующая остановка автобуса была Бродвей.

Люди, пришедшие погулять на Бродвей тридцатого декабря, очень хорошо запомнили этот день. Они запомнили его навсегда. Этот день лентой Мебиуса будет вертеться в их головах, не исчезая и не забываясь. Они увидели, как к Бродвею со стороны парка подъехал зеленый автобус-мерседес. Они увидели, что двери его открыты. Они увидели, как клубок змей свисает из его открытых дверей. И еще они увидели двадцатилетнего парнишку, который стоял в дверях и всем улыбался. Странная прическа из спутанных волос, кожаный плащ с поднятым воротником, черные длинные ногти и губы черные, то ли от экстравагантной помады, то ли от запекшейся крови. Змеи в ногах этого парнишки извивались и кусали его.

Оскар не обращал на это внимание. Он всем улыбался.

Шурка, который притаился в удивленной толпе, видел это. Незаметно для всех он оказался среди людей, гуляющих по Бродвею. Никто не видел, откуда он взялся, и никто вообще не заинтересовался, откуда он мог взяться.

Оскар спустился на землю из автобуса. Змеи живым ковром поползли за ним. Они шипели, и сам Оскар как будто тоже шипел. Он всем безостановочно улыбался, оглядывался и улыбался. В какой-то момент он увидел Шурку в удивленно надвинувшейся толпе, но не замахал ему руками и никаким другим способом не выделил его, не привлек к нему внимания.

Оскар, гримасничая, подошел к людям, торгующими газетами и журналами. Невнимательным взглядом он скользнул по заголовкам. Продавщица, худенькая женщина, испуганно отступила. В этот момент она дала себе слово, что никогда больше не вернется сюда, на эту улицу, ни за что, ни за какие деньги. Разумеется, на завтра она уже снова была здесь и с соседками обсуждала вчерашний день, гордясь, что рядом стоящие люди, случайные прохожие, внимательно к ней прислушиваются.

Потом парень наклонился к статуэткам – деревянным и глиняным – многочисленным Насреддинам-афанди и женщинам, застывшим в вызывающих позах. Из глаз фигурок потекли слезы. Они рыдали – все статуэтки изменили свои позы – женщины стыдливо закрылись руками, а афанди вцепились глиняными пальцами в глиняные головы. И все плакали. Оскар прошел дальше.

Жутко дорогие насекомые, убитые, заморенные в эфире. Они взмахнули крыльями, зашевелили ножками. Глянцевые змеи заметили эти движения. Как черные молнии, они накинулись на стеклянные коробки, разбивали их и добросовестно пытались охотиться на засушенных насекомых.

Владелец испуганно смотрел, как Оскар разрушает его коллекцию, но ничего не говорил, только выражение лица у этого мужчины было отчаянное.

Потом он остановился возле фенечек, колечек, браслетов. Он рассматривал камни на свет, щупал их – владелец каждый раз отходил на почтительное расстояние и едва не терялся среди толпы. Толпа была здесь. Как огромный клубок, она впитывала и впитывала в себя новых людей, но никто, ни один милиционер не приближался к странному парню с накрашенными ногтями и губами, стоящему среди змей, на змеях, терпящему бесконечные укусы змей и разглядывающему дешевые украшения, предлагаемые вашему вниманию на Бродвее, центральной улице города, центральной улице страны, жалкой пародии на нью-йоркский оригинал.

Оскар пошел дальше. Черный плащ по ветру развевался за ним. Шурка восторженно и в то же время испуганно смотрел на своего друга. Да. Он уже решил, что Оскар – его друг, и они будут дружить, и то, что Оскар способен убить птичку, когда ему это захочется, ничего на самом деле не меняет. Они будут друзьями. Они будут дружить. Только надо объяснить Оскару, чтобы тот ни в коем случае не вызывал больше такого интереса толпы. Это опасно. Как же он не понимает?

Оскар остановился у лотка с книгами. Продавец заблаговременно выскочил из-за прилавка и отбежал в сторону, спрятался за спинами людей. Он не собирался рисковать жизнью ради книг хозяина.

Оскар внимательно осмотрел книги.

– Мне они не нравятся, – заявил он, схватил одну из книг – Дениэлу Стил – и швырнул в толпу. Потом усмехнулся и принялся швыряться разукрашенными глянцевыми изданиями.

– Мне не нравятся любовные рассказы. Они для тех, кто мечтает о любви, так как никогда не получит ее, – кричал он. – Мне не нравятся все эти книги о магии. Можете мне поверить, они не стоят ничего. Авторы белой и черной магии никогда не касались ее руками. Они даже не знают, что такое заклинание, и желание, и вера. Они дурят вас.

Кроссворды, гороскопы, брошюрки пяти правил о том, как стать богатым, летели в толпу. Оскар улыбался. Он все время улыбался.

Из толпы выделилась группа ментов.

Они попытались подбежать и схватить Оскара, но у них ничего не получилось. Черные змеи – мамбы – оскалилась, как собаки, мгновенными, быстрыми движениями они метнулись по направлению к милиционерам, толпа и люди в форме кинулись наутек. Змеи расползлись по всей улице. Оскар стоял и с интересом наблюдал за этим.

Он прошел и посмотрел, что продают в музыкальных лотках. Лазерные диски зачаровали его. Он внимательно осмотрел их. Потом прошел дальше к зданию «Ардуса».

Оскар просто стоял напротив комплекса и внимательно смотрел на него. На детском лице отражалось просто любопытство. Точно Оскар пытался понять, что это перед ним.

Из окна на него смотрел менеджер «Ардуса». Этот человек велел вызвать пожарную охрану, милицию и скорую помощь. Он предполагал, что будут жертвы.

Но Оскар не напал на «Ардус». Он просто полюбовался на вывески, на строение, чему-то улыбнулся и отправился дальше. Менеджер внимательно наблюдал за ним. Рассеянная толпа из-за деревьев, из-за полиэтиленовых домиков, из-за любых укрытий тоже наблюдала за ним.

Оскар знал об этом. Ему доставляло удовольствие находиться в центре внимания.

Он вышел к зданию СНБ. Белое здание, из всех окон которого на него смотрели полковники, сержанты, рядовые. Рядовые – особенно внимательно. Они боялись, что их пошлют против него, и этот человек, выглядевший странно, выглядевший, как инопланетянин, как человек не от мира сего, убьет их. Одного за другим, или всех скопом. Убьет, чувствуя удовольствие от убийства. Убьет, наслаждаясь каждой секундой, убьет только потому, что ему захотелось сделать это, и совершенно не считаясь с ними, с их женами, детьми, старшими братьями, с мамами и папами, с честолюбивыми, так и неисполненными желаниями, с оборванными мечтами.

Оскару надоел Бродвей.

Он вышел на Красную площадь и затерялся где-то там. Он спустился в подземный переход и просто не вышел с другой стороны. Или зашел за дерево слева и не появился справа. Исчез, как исчезают страшные сны. Люди, бывшие в тот день рядом и видевшие все это своими глазами, задались вопросом: что же это было?

Единственный здравый ответ, пришедший им в голову, был – массовая галлюцинация. Этому же настроению подался и Шурка. Он проследил за Оскаром до конца Бродвея, но тоже четко не видел, не понял, как исчез его друг. В какой-то момент он поверил, что это сон, а если не сон, то двадцатилетний мальчишка, который может так легко разворошить человеческий муравейник, просто не мог предложить ему стать его другом. Такие вещи происходят во сне, но не наяву.

Шурка вернулся домой, уверенный, что больше никогда не увидит Оскара.

Глава 2. Дома у Оскара

На следующий день (тридцать первого декабря) около восьми часов в дверь Шуркиной квартиры позвонили. Открыла Ленка – младшая сестра Сашки. Она увидела странного парнишку: немного непричесанного, наивно улыбающегося и явно доброго. Он спросил Шурку.

Ленка объяснила ему, что Шурка еще спит. Парнишка в дверях сильно смутился, и Ленка тогда сказала ему, что ничего страшного нет. В принципе, она может пойти и разбудить Шурку.

«Нет, нет, нет», – запротестовал парнишка, но Ленка его не послушала. Сначала она хотела сама разбудить старшего брата, но, вспомнив о последствиях, передумала. Ленка предложила странному парнишке пройти в Шуркину комнату. Она сказала ему, что ничего ужасающего не случится.

Сашкин сверстник прошел в комнату, и Ленка удалилась в зал. Она подумала, что Шурка, должно быть, хорошо знает этого странного парнишку, иначе бы, разумеется, не показал бы ему, где живет.

Шурка проснулся оттого, что кто-то играл на его компьютере в «Войну червячков». Естественно, он подумал, что это Ленка, которой строго настрого запрещалось приближаться к компьютеру, пока хозяин еще спит. Но она не послушала его приказа, прокралась в комнату, врубила звук на полную катушку и играет теперь, получая одновременно два удовольствие: одно из-за игры, другое из-за старшего брата.

Шурка открыл глаза и зарычал. Когда он увидел, кто сидит и играет за его компьютером, он обалдел. Это был Оскар.

Парнишка, который вчера едва не взорвал Бродвей, сидел сейчас в его комнате, на его стуле, за его компьютером и играл в игру, которую Шурка переписал специально для себя.

Оскар заметил, что Шурка на него смотрит, и улыбнулся ему.

– Привет, – сказал он, а потом добавил: – Он меня обыгрывает.

– Привет, – пробормотал Шурик, смутно соображая, что, по всей видимости, компьютер выигрывает у Оскара. Мальчишка испугался, что Оскар от злости может разнести дисплей в молекулы, а потом объясняй ему, что это было не самое лучшее решение.

Оскар доброжелательно смотрел на изображение в компьютере.

– Сейчас его ход, – заявил он.

Шурик выполз из-под одеяла и попытался найти штаны. Оскар с восторгом смотрел в компьютер. Из динамиков вырвался грохот и злобный выкрик червячка: «Месть!»

– А теперь мой ход, – прокомментировал Оскар. Шурик надел штаны, потом подошел к Оскару и заглянул в экран. Оскар управлял своим червячком не прикасаясь к клавиатуре. Червячок прополз несколько сантиметров, нацелился базукой и выстрелил, не сделав ни одного лишнего движения. Пуля попала в бочку с горючим, которая взорвалась и сожгла сразу трех вражеских червячков.

Шурик немного удивленно взглянул на Оскара.

– Я попал, – радостно сообщил ему тот.

Шурик чуть-чуть понаблюдал за игрой. Она выглядела так, будто компьютер играет сам с собой. Если бы не комментарии Оскара, Шурик бы даже не сомневался в этом.

– Сначала я не понял сути игры, но потом до меня дошло, – объяснил Оскар Шурику. – Теперь он у меня попляшет. Жаль, что эта игрушка интересна только в первый раз.

Шурик промолчал. Он встал и убрал все раскиданные вещи, заправил постель и пошел умываться. Оскар остался играть за компьютером. Когда он вернулся из ванной, Оскар уже сражался в «Варкрафте 2». В управлении мышкой странный парнишка не нуждался. Солдаты – боевые единицы – отлично слушались его сами. Они бегали и едва ли не в считанные секунды уничтожали врага.

– Замечательно, – пробормотал Шурка, – он у меня суперчеловек как в американских фильмах. Что он будет делать? И главное: что он хочет сделать?

Оскар, как будто услышал Шурку, поднял от компьютера голову и по-детски уставился в лицо Шурику. Шурка смотрел в глаза Оскара, а на заднем плане – на дисплее компьютера – гоблины – Оскар играл за гоблинов – громили человеческую армию.

Оскар улыбался. Он все время улыбался.

Шурка предложил ему позавтракать с ним, но Оскар отказался. Он сказал, что ему интереснее поиграть еще, потому что дома у него нет компьютера. Шурке это было на руку, вытаскивать из комнаты и показывать своей семье такое странное, детское, злобное чудо, как Оскар, не хотелось.

Пока Шурка кушал, из комнаты не доносилось ни звука. Даже динамики компьютера молчали. Шурка из-за этого разнервничался. В какой-то момент он не выдержал и кинулся в свою комнату.

Оскар выключил компьютер. Он сидел на кровати и читал какую-то книгу. Когда ворвался Шурка, он поднял голову и спросил:

– Что такое?

Шурка усмехнулся:

– Нет, ничего особенного. – Он развернулся и спокойно ушел к себе в комнату. Оскар остался сидеть в его комнате, на его кровати и читать его старую, очень любимую в детстве, книгу «Малыш и Карлсон».

После завтрака Оскар предложил снова пойти погулять. Он уже нашел свой плеер, который оставил вчера Шурке, и теперь надел его и слушал свой любимый рокапопс. Рокапопсом он называл русский рок. Ему особенно нравился «Наутилус помпилиус».

– Послушай, – сказал Шурка. – Мне нужно с тобой серьезно поговорить.

– О чем? – спросил Оскар.

Шурка закусил губу. Похоже, что Оскар, в самом деле, не представляет, что его прогулки слишком экстравагантны. Они привлекают не только внимание толпы, но и внимание государственных людей, что уже не может пройти безнаказанно.

– Ты не должен так себя вести, – сказал Шурка.

– Как? – не понял Оскар.

Шурка вздохнул. Как объяснить демону, что ходить по Ташкенту с накрашенными ногтями еще куда не шло, но со змеями... Ташкент не серпентарий, а Узбекистан не Индия.

– Хорошо, – слишком легко согласился Оскар. – Я не буду больше пугать людей змеями.

– О тебе будут писать в газетах.

– Хорошо. Я тогда стану знаменитым. Разве тебе никогда не хотелось дружить с какой-нибудь знаменитостью?

– Тебя попытаются поймать.

– Зачем?

– Сотня людей будет тебя пытаться поймать. Хотя бы просто для того, что узнать, как ты делаешь свои чудеса. Все хотят быть обыкновенными волшебниками.

– Нет. У них не получится колдовать моими способами.

– Но они же об этом не знают, – возразил Шурка.

– Значит, надо объяснить.

– Нет, – твердо сказал Шурка. – Надо не давать им шанса пытаться тебя поймать. Надо делать так, чтобы никто ни о чем не догадался. Возможно, у Узбекистана не хватит сил тебя отловить, но когда по миру прокатится известие о тебе, как о волшебнике, на арену выйдут такие государства, как Россия, Германия, Франция, Америка. Охотно поверю, что поодиночке у них тоже ничего не получится, но если они объединятся против тебя, то тогда будет все... Мы больше никогда не увидимся.

– Я буду требовать у них, чтобы нам разрешили общаться.

– Как у тебя все просто! – воскликнул Шурка. – Но зачем надо доводить ситуацию до крайности? Все что нужно – это ты должен вести себя нормально, не привлекать к себе внимания. Если хочешь, можешь шокировать прохожих своим внешним видом, но пугать их своими способностями нельзя! Как ты это не поймешь?

– Я понял, – неохотно сказал Оскар. Он чуть-чуть помолчал, а потом добавил: – А теперь мы можем пойти гулять?

– Ты, в самом деле, все понял?

– Да, – серьезно кивнул Оскар. Шурка отметил про себя, что вот такая серьезность в большей степени присуща четырехлетним детям, чем двадцатилетним пацанам.

Ленка смотрела телевизор и даже не подумала оторваться от него, когда ее брат вместе со своим странным другом ушли из дома. Она смотрела новый канал, который появился в программах «Камалака» – «Муз-ТВ». Там передавали интересную программу «Хит-20». Ленка наделась, что увидит в ней клип «Иванушек Интернэшонал» «Тополиный пух», но вместо этого она увидела клип какого-то нового певца Оскара. Непонятно было: то ли это его родное имя, то ли творческий псевдоним. Она посмотрела два его клипа. В одном из них – «Между мной и тобой» – он убил своего любовника, а потом плакал, уткнувшись носом в землю.

– Куда мы пойдем? – спросил Оскар. Он снова улыбался, одновременно наивно и восторженно.

– Ты родился в Ташкенте?

– Нет. – Оскар произнес это так, словно само собой разумеется, что он – Оскар – мог родиться где угодно, только не здесь, не в Узбекистане.

– А где?

– Это было давно... Той страны больше не существует.

– Но ты в Ташкенте давно?

– Нет, – признался Оскар. – Всего несколько дней. Но я купил себе дом.

– Что? Ты купил себе дом?!

– А что, – обиделся Оскар. – Ты думал, я не могу себе позволить маленький такой домик на краю этого провинциального города? Хочешь на него посмотреть?

– Где он? – спросил Шурка.

– Мой дом находится недалеко от Рисового базара. Там нужно еще идти несколько минут от остановки.

– Направо или налево? – уточнил Шурка.

– Налево, – сказал Оскар. Он дружелюбно смотрел на горляшку, которая что-то клевала в пыли.

Шурка, заметив это, насторожился.

– Ты мне обещал! – напомнил он.

– Что? – не понял Оскар.

– Ты мне обещал больше не привлекать к себе внимания... – Шурка чуть помедлил, – странным поведением, – закончил он.

– А что я?

Оскар удивленно перевел взгляд на Шурика.

– Я ничего, – сказал он.

– Вот именно.

– Так ты идешь ко мне в гости? Я же был у тебя в гостях, поэтому ты теперь должен побывать у меня.

Шурик усмехнулся:

– Ты говоришь, как ребенок.

– Это плохо? – спросил Оскар.

– Да нет... Я иду к тебе в гости.

Взгляд Оскара засветился, он едва не начал хлопать в ладоши от радости.

– Послушай, – сказал Шурка, – у тебя есть еще знакомые... друзья в Ташкенте?

– Нет. Ты первый. Правда, ты смешной?

Шурик на это ничего не ответил. Он перестал пытаться понять своего нового друга. Человек (или все-таки инопланетянин?), который стоял перед ним, был абсолютно другим, не таким, как обычные люди, поэтому, возможно, его мысли, его поступки надо было оценивать по другой шкале, нежели той, по которой мы судим окружающих.

Они доехали до Рисового базара на сто сорок восьмом автобусе. Старый «ДЭУ» визжал и скрипел всю дорогу.

Потом, радостно улыбаясь, Оскар повел своего друга к себе домой. Они прошли мимо четырехэтажных домов, затем свернули в проулок, пересекли две или три железнодорожные линии и вышли к одноэтажным коттеджам, которых было так много и которые были все такие уже старенькие.

Петляя между ними, Оскар вывел Шурку на свою улицу. Это была совсем маленькая и тихая улочка – всего десять домиков. Так получилось, что с одной ее стороны была железная дорога, а с другой – завод железобетонных изделий.

Оскар гордо показал на пятый дом... домик.

– Это мой, – сказал он.

Шурик усмехнулся.

Оскар открыл калитку, они прошли во двор. Маленькая собачонка, под стать домику, выскочила и залаяла на них.

– Молчи! – крикнул Оскар и сказал Шурке: – Она лает на всех, даже на меня. Просто пока еще не привыкла, наверное...

– Эти дворняжки на редкость тупы, и она, скорее всего, никогда к тебе не привыкнет.

– Я не буду с тобой спорить, – возразил Оскар, – но я знал дворняжек, которые были умнее некоторых людей. По крайней мере, мне удавалось установить с ними такое взаимопонимание, которое я не разу не сумел достигнуть, общаясь с некоторыми «гориллами».

Шурка усмехнулся:

– Может быть...

– Я прячу ключ вот здесь, – сообщил Оскар и достал небольшой ключик из-под тряпочки, повешенной на гвоздик.

Шурка не выдержал, он отвернулся, чтобы спрятать улыбку, и поэтому сам не увидел, что Оскар тоже улыбается, только на этот раз в его улыбке не было наивности или доброты. Единственное, что в ней было, это насмешка; злобная, ехидная насмешка над своим спутником.

«Дьяволе, да прибуде со мене, – прошептал Оскар, открывая входную дверь, – и поможе ме в ми деаниях».

Шурка зашел в дом к Оскару. На этот момент он искренне считал Оскара своим лучшим другом, и Оскар знал об этом.

Комната, в которой они оказались, была верандой. Огромные окна слева, и следующая дверь справа. Пройдя в нее, Оскар и Шурка оказались в коридоре. В доме было три комнаты и одна ванная. Старенькие, но не оборванные обои. Старенькая, но не поломанная мебель. Дешевый радиоприемник в углу и стопка кассет. Когда Шурка посмотрел названия, он не удивился: альбомы «Наутилуса помпилиуса», Чичерины, «Маши и медведей», «Би-2» и так далее.

Оскар стоял и гордо улыбался Шурке. Да, возможно, это не лучший район, не лучший дом, не лучший дизайн, но зато это все мое, – говорил его взгляд.

– Почему именно Ташкент? – спросил вдруг Шурка.

– Что? – не понял Оскар. Он не ждал подобного вопроса.

– Почему ты приехал именно в Ташкент?

– Я устал... – прошептал Оскар, – и хочу развлечься. Я давно не развлекался, а чудить в больших городах опасно. Ты мне сам сегодня объяснил причины.

– Тогда откуда ты приехал?

– Это что-нибудь изменит? – спросил Оскар. – Я не хочу говорить.

– Нет, конечно, это ничего не изменит, – согласился Шурка. – Просто ты мой друг и я хотел бы знать, откуда ты взялся.

– Я...

– Просто для того, чтобы хвастаться, что у меня есть друг, который был там-то и там-то.

Оскар рассмеялся. Чистый, наивный детский смех.

– Хвастаться мной?.. Мне кажется, что это глупая идея. «Мне триста лет, я выполз из тьмы». Я родился в другом мире – мире параллельных координат, – я путешествовал так много, что не помню почти никого из тех, с кем был знаком. Я появился здесь не из географической точки Земли, ты не сможешь выговорить это название, оно более сложное, чем имя Таломалогалотим. И хвастаться всем этим я тебе не советую, иначе ты просто привлечешь ко мне чье-нибудь пристальное внимание, и нас разлучат, или я буду вынужден исчезнуть отсюда.

Шурик грустно улыбнулся и сказал:

– Ты, наверное, прав.

Оскар подошел к окну и выглянул в него. Там были видны кусты живой изгороди, и сквозь ее голые прутья – железная дорога. Несколько пустых вагонов стояли на путях.

– Я демон. Я хару. Я рауко. Не существует рая, но существует место, где тебе всегда хорошо, где времени нет, а есть только удовольствие. Точно также нет ада, вместо него нечто... большое нечто, где всегда холодно, где нет друзей, где одиночество. Между раем и адом нет явного водораздела, просто в одно и то же время два разных человека в одном месте испытывают разные чувства. Это их карма. Это их епитимья. Это их судьба.

– Ты не поймешь меня, – продолжил Оскар. – Тебе только двадцать лет, мне же двадцать тысяч. Я не помню всю свою жизнь, каждое ее мгновение, потому что именно память является жизнью. Если ты помнишь что-то про себя, значит, ты прожил, а я ничего не помню, значит, этих двадцати тысяч никогда не было. Значит, я родился только вчера.

Оскар замолчал. Прутья живой изгороди качались от слабого ветра. Светило солнце. Погода на улице была весенняя.

– Какое последнее событие ты помнишь? – спросил Шурка.

– Крик. Чей-то крик. Но это даже не крик, это вопль, кто-то, может быть даже не человек, кричал, вопил, орал, звал на помощь. Мне кажется, что это все-таки был человек, но я не уверен. Мне кажется, это кричал двенадцатилетний мальчик, потому что ему снился такой кошмар, который ты никогда не увидишь, никогда не почувствуешь, потому что это удел избранных.

– Ты знаешь, кто это был?

– Да... Мне кажется, да... Мне кажется, что это был я в детстве. Мне кажется, это и есть моя епитимья. Мое проклятье – слышать свои собственные крики о помощи и знать, что никто не придет, и я задохнусь от ужаса.

– Не надо бояться, – сказал Шурка. Он не представлял, что такое ужас.

Оскар улыбнулся. Сквозь его улыбку сквозила грусть.

– Не надо бояться чего? – спросил он. – Ты хоть знаешь, что происходит, когда тебе исполняется двадцать две тысячи триста сорок один год? Ты не знаешь, как растянулось время от края до края. Чтобы выдержать эту бесконечность, чтобы не сойти с ума... чтобы окончательно не сойти с ума, ты становишься ребенком... Беззаботным ребенком... Наивным ребенком... Удивительно счастливым ребенком... Потому что никакой взрослый не выдержит тысячелетий наперевес, а ребенок выдержит. Только в какой-то момент становится очевидно, что за личиком беззаботного, счастливого ребенка прячется монстр, как за Гейджем Кридом из «Кладбища домашних животных» прячется не двухлетний мальчишка, а сам Вендиго – индейское божество, жаждущее крови и человеческой смерти.

– Ты живешь здесь один? – спросил вдруг Шурка.

– Да...

– Ты с кем-нибудь общаешься кроме меня?

Оскар промолчал.

– Нет... Только с тобой, – наконец, сказал он.

– Боже мой, – прошептал Шурик. Он был поражен. Представить себе, как можно так жить, на краю Ташкента в маленьком домике, из окон которого видна только живая изгородь и несколько пустых вагонов на железнодорожном полотне, жить, имея несколько аудиокассет с любимой музыкой и дешевый мафончик, не издающий никаких басов, имея несколько тысячелетий за плечами, и зная, что впереди еще столько же лет жизни... Бесконечной жизни... Жизни вампира.

– Ты не прав, – возразил Оскар и улыбнулся. Только на этот раз у него была другая улыбка, не грустная, а радостная... детская. – Идем, я тебе кое-что покажу.

Они вышли из дома, и Оскар провел Шурку по двору. Они прошли мимо каких-то домашних строений и вышли к курятнику.

– У меня есть десять курочек, – гордо сказал Оскар. – Они все несутся. А еще у меня есть хряк. Его зовут Борис Николаевич.

Шурик посмотрел на Оскара, и тот вдруг потупился.

– Ну, на самом деле, несутся они не все, – пробормотал он, – а только восемь, но это ничего не значит, скоро они у меня будут все нестись. Я добавляю им в корм специальную минеральную добавку...

«О, господи...»

– Послушай, – сказал вдруг Шурка, когда они снова вернулись в дом, – у тебя же нет новогодней елки.

– Да, – согласился Оскар. Он стоял рядом со своим радиоприемником и пытался поймать волну. Через какое-то время у него это получилось, и сквозь слабый треск и помехи Шурик услышал «Тарону рекордс». В эфире был ди-джей Владимир Назаренко. Он еще раз поздравил всех с Новым годом. Возможно, именно это навело Шурку на мысль о елке.

– И ты не будешь ее наряжать?

– У меня нету искусственной, а настоящая слишком дорого стоит, – объяснил Оскар.

– Послушай, – сказал Шурка. – У нас дома две елки, одну мы нарядили, а другую могли бы отдать тебе.

– Это хорошо, – ответил Оскар. Он улыбался. – Только, это бесполезно, у меня все равно нет игрушек, чтобы ее нарядить.

– У нас есть, – обнадежил Шурик.

Оскар продолжал застенчиво улыбаться.

– Послушай, – сказал вдруг Шурик, – а где ты собираешься справлять Новый год. Здесь что ли?

– А где еще? – вопросом на вопрос ответил Оскар. – Мне больше некуда идти в этот Новый год.

– А друзья?

– У меня нет других друзей в Ташкенте...

– А вообще друзья. Где-нибудь в другом городе... Или в другом измерении... Ты к ним не пойдешь в гости?

– Нет, – сказал Оскар. – Не пойду.

У Шурика мелькнула мысль, что Оскар не просто так оказался в Ташкенте. Если бы он мог сам выбирать себе город, то, наверняка, выбрал бы себе что-нибудь более интересное... продвинутое Возможно, что Ташкент для Оскара – это что-то вроде ссылки для приговоренного...

– Если хочешь, – сказал Шурик, – ты мог бы встретить Новый год со мной и моими (другими) друзьями. Мы собираемся сегодня на всю ночь дома у одного парнишки. Без проблем, ты мог присоединиться к нам...

– Правда? – радостно спросил Оскар. – Правда, можно?

Если бы сейчас рядом с ними была Надежда Румянцева из «Девчат», она бы подумала, что радость Оскара немного наиграна, но Шурик ничего не заметил.

Он искренне верил (своему другу) Оскару.

Глава 3. Подарок для Дениса

Оскар и Шурка договорились встретиться около девяти часов вечера, и дальше они, как сказал Шурка, поедут вместе. Оскар лишь благодарно улыбнулся. В последнее время улыбался он все больше и больше.

Шурка позвонил и предупредил о том, что будет не один. Оказалось, что про вчерашние события на Бродвее слышали все, и звонок Шурки о том, что «этот самый пацан» будет вместе с нами на новогодней вечеринке, наделал много шума. Люда – девушка хозяина квартиры – немедленно кинулась обзванивать всех, чтобы все были подготовлены.

К девяти часам дома у Ивана собрались все – не было только Шуры и Оскара. Пришли даже те, кто сначала отказался, мотивирую полной занятостью. Пришла даже девочка Вера – маленькая пискля, – она пришла одна, потому что ее парень вместе с ней придти не смог. Когда раздался звонок, все на секунду замерли – с бокалами, с ложками, с раскрытыми объятиями, со словами, с многозначительными взглядами.

Ваня попытался первым открыть дверь, но его опередили. Люда распахнула дверь. Большинство людей осталось сидеть, стоять на своих местах, некоторые даже продолжили свои разговоры, просто нервно скосили глаза в сторону двери и попытались увидеть хоть что-нибудь.

Первым вошел Шурка. Он радостно сиял – от его сияния попятилась даже Люда, она отступила на шаг и попыталась рассмотреть того, второго, который зашел следом за Шуркой.

Разумеется, это был Оскар.

Улыбающийся парень в черном пиджаке, черных джинсах и черных туфлях. Его грудь была открыта, и Люда с ужасом увидела огромный шов. Точно когда-то Оскара разрезал патологоанатом, чтобы посмотреть есть ли у него сердце, а потом неровными, грубыми шевками закрыл рану, не стараясь особо, потому что ради трупа никто стараться особо не будет.

– Добрый вечер, – сказал Оскар. Он снова улыбался, возможно, это была та единственная его искренняя улыбка, в ней не было наивности или радости знакомства, в ней не было дружелюбности, в ней была только холодность, только злоба, только смерть...

Другие улыбки гаснут, когда он идет мимо.

– Я Оскар, – представился он.

«Я убью вас», – подумал он.

Позади него стоял Шурка, наверное, это был единственный человек, который все еще продолжал улыбаться радостно и вдохновенно, он верил, что Оскар неплохой парнишка, он верил, что все будет хорошо, и он верил, что его друг, если бы не он, встретил Новый год, сидя в маленьком домике на краю Ташкента, смотрел бы в окно и слушал бы сквозь треск и шум «Тарону рекордс» и попсовые песенки на ней.

– Я рад, что могу вместе с вами встречать этот Новый год, – сказал Оскар.

Ваня отшатнулся.

– Я думаю, что в следующем году нас всех ждут встречи с интересными людьми, – предположил Оскар и со значением посмотрел на Ваню. – Жаль, что я не могу предсказывать будущее.

– Совсем? – спросила девочка Вера. Она сделала несколько шагов вперед.

– Совсем, – согласился Оскар, – но для тебя я все-таки попытаюсь. Может быть, моих сил хватит, чтобы увидеть свет в темном туннеле.

Шурке показалось, что его нового друга встречают не очень дружелюбно, ему показалось, что как будто к нему относятся немного... а может быть, и немного... холодно. Ему показалось, что это не справедливо. Он подумал, что все его друзья и знакомые оценивают Оскара через призму событий накануне на Бродвее, а это показывает его не совсем с лучшей стороны.

Оскару надоело стоять в дверях.

Жаль, что ему не надоело быть в центре всеобщего внимания. Возможно, тогда бы он, в самом деле, удалился бы в какую-нибудь тихую тибетскую деревушку и занялся созерцанием росинки на листе сакуры. Может быть, тогда мир стал бы чище.

Демон прошел в зал, где был накрыт стол. Он вошел в комнату, улыбаясь и внимательно оглядываясь. Он был неприятно удивлен, когда увидел, что, по крайней мере, один человек удержался и не вышел встретить его. Этот парень сидел за столом, пил и ел в свое удовольствие.

Оскар стиснул губы.

Внезапно заиграла музыка. Никто не включал проигрыватель, но закрутился диск и лазерный луч побежал по поверхности, считывая вереницу цифр – музыку «Сплина». Ване не удалось вспомнить, кто принес его «Коллекционера оружия».

Оскар сел напротив парня. Тот поднял голову и соизволил обратить свое внимание на человека.

– Привет, – сказал Оскар.

– Привет, – откликнулся парень.

– Как твое имя? – спросил Оскар. Он наклонил голову набок и пытался поймать взгляд этого парня, сидящего напротив.

– Мое имя – Денис. Оно тебе что-нибудь говорит?

– Нет, – солгал Оскар.

А «Сплин» все еще играл.

Оскар взял чей-то бокал и наполнил его шампанским. Все предупредительные мысли смешались в одном бокале холодного напитка. Оскар отпил глоток и доброжелательно посмотрел на человека, сидящего напротив.

– Мальчик, – сказал Оскар.

– Я не мальчик, – откликнулся Денис.

– Мальчик, – повторил Оскар, – мальчик. Рядом со мной восьмидесятилетняя старуха – всего лишь не родившаяся девочка. Ты ни разу не видел, как взрывается вулкан, уничтожая Таинственный остров, как исчезает целая цивилизация, создавшая искусственный интеллект. Что ты знаешь о мире?

Денис не обратил внимание на это высказывание, он спокойно продолжал ковыряться в своей тарелке.

– Позволь тебя спросить, – вновь обратился к нему Оскар.

Так получилось, что теперь все перекочевали из прихожей в зал и внимательно следили за разговором.

– Позволь тебя спросить, – повторил Оскар. – Какое самое острое чувство, испытанное тобой в жизни?.. Самое интересное чувство в жизни?.. Самое необычное чувство в жизни?..

Денис поднял голову от своего салата.

Оскар улыбался ему.

Денис исподлобья внимательно и изучающе смотрел на него.

«Тебе не (отгадать) понять меня».

– Оргазм, – сказал он.

– Оргазм?.. – откликнулся Оскар. – Оргазм?!

«Что ты знаешь о мире, мальчик?»

– Как часто ты бы хотел испытывать это чувство? – спросил Оскар.

Денис цинично усмехнулся.

– Ну что ж, через несколько часов будет Новый год, и значит, исполнятся все ваши самые главные желания, даже самые необычные желания, самые экстравагантные желания. Я подарю тебе оргазм.

Денис внимательно следил за Оскаром.

Зрачки демона снова стали вертикальными, из раны на груди выступили капли крови, но Оскар улыбался; улыбался одновременно радостно и завораживающе.

– Нет. Мой подарок – это не надутая девочка с дырками даже в ушах. Наука, как известно, не стоит на месте, она нашла новые способы самоудовлетворения – интересные и бесконечные... Тебе понравится.

– Что это? – спросил Денис.

– Это...

Оскар показал ему прибор. Все удивленно уставились на то, что Оскар держал в руках.

– Что это? – бесконечно как эхо, пронесся вопрос.

Это было похоже на сетчатую шапочку, которую одевают врачи на голову пациента, когда снимают у него показания жизнедеятельности мозга.

– Что это? – спросил Денис.

– Это то, что я тебе дарю, – ответил Оскар. – Позволь, я надену это на тебя?

– На какое место?

Оскар расхохотался.

– На голову. Возможно, ты не знаешь, но даже оргазм ты ощущаешь в голове, в мозге. В специальный участок коры поступает электрический сигнал, и ты ощущаешь самое интересное чувство.

Оскар не дождался ответа. Он обошел стол, чтобы подойти к Денису. Осторожно и аккуратно натянул ему на голову свой прибор. От шапочки тянулись два проводка. Один заканчивался красной кнопкой, а другой обыкновенной электрической вилкой.

Оскар протянул красную кнопку Денису.

– Держи это в руках, – сказал он ему. – А это, – Оскар взял в руки штепсель, – необходимо просто вставить в розетку.

– Давай, – сказал Денис. Его охватил азарт.

Оскар улыбнулся ему. Добрая и внимательная улыбка; как будто улыбка садиста...

– Где розетка? – спросил Денис.

– Сзади тебя, – ответил Иван.

Он стоял и смотрел, и девочка Вера стояла и смотрела, и другие люди стояли и смотрели, и в самом первом ряду – Шурка. Он стоял и смотрел. В его глазах была обида.

Денис обернулся к зрителям, улыбнулся и нажал красную кнопку.

Шурка верил, что сейчас изо рта Дениса выдавится пищевод, а одежда, как перья, разлетится в стороны, потому что сердце не выдержит и маленькой опасной бомбочкой взорвется в теле, а труп; труп Дениса не тельце горляшки, его не подбросит в воздух, так как сила взрыва будет не достаточно мощной.

Глаза Дениса закрылись, в углу рта выступила капелька слюны, тело вздрогнуло – как удар сердца. Красная кнопка едва не выпала из его пальцев. Толпа людей вздохнула одним вздохом – от этого слабо колыхнулись локоны у девочек.

Оскар улыбался, как Коперфильд, как Кио, как фокусник, стоящий рядом с костром, где только что заживо сгорела его ассистентка.

Денис открыл глаза. Его пальцы судорожно сжались вокруг красной кнопки, и прежде чем кто-нибудь осознал, что происходит, Денис снова запустил ток и снова испытал оргазм, как в первый раз.

«Интересно, есть ли у него сейчас эрекция?» – подумала девочка Вера, осторожно разглядывая ширинку Дениса.

Прежде чем Оскар выдернул из розетки вилку прибора, парень еще один раз успел испытать оргазм.

– Нет, – прошептал он.

Вся толпа людей, сгрудившихся вокруг Дениса и Оскара, увидела, что Денис, как зациклившийся робот, нажимает и нажимает, бесплодно нажимает на кнопку, ожидая наступления еще одного удовольствия, бесконечного как век.

Оскар улыбался.

– Нет, – прошептал Денис. – Нет...

– Да, – ответил ему Оскар. – Да!

Он наполнил бокал каким-то напитком и протянул его Денису.

– Выпей, – предложил он. – Выпей, тебе полегчает. У тебя в голове шумит сильнее, чем обычно, но это побочное действие прибора, и ничего больше... Уверяю тебя, что это единственное побочное действие, иначе этот прибор не был бы пущен в массовое производство.

– Он что продается?

– А ты что голоден?

Оскар улыбался.

– Ответь мне, – приказал он.

– Да! – крикнул Денис. – Да! Да! Да!

– Нет, он не продается... В Ташкенте ты можешь купить его только у меня, но я ничего тебе не продам.

– Дай, – сказал Денис.

– Что?

– Прошу тебя, дай, – сказал Денис.

– Что?

– Дай мне...

– Сегодня Новый год – время делать подарки, – сказал Оскар и добавил, повернувшись к зрителям: – Не так ли?

– Подари...

– А что ты мне подаришь? – спросил Оскар и посмотрел в глаза Денису. – Что ты подаришь мне?

– А что ты хочешь?

– Я хочу все!

Денис больше не был тем самоуверенным мальчиком, демонстративно ковырявшемся в своей тарелке, в своем салате. Теперь он изменился, и Оскар упивался этим изменением, которое он совершил над Денисом-мальчиком.

«Если я не полюблю, то, наверно, двинусь, – пел «Сплин». – Я люблю людей, и люблю, когда их нет. Я бы вышел на балкон и разрядил бы пистолет».

– Хочу все! – повторил Оскар. – Но ты мне так много не дашь. Сегодня Новый год – и ты мне можешь сделать новогодний подарок. Мне будет приятно, и я буду рад.

– Что ты хочешь?

– Я думаю, что этот вопрос нам нужно обсудить подробнее, но не при них.

Оскар оглянулся и посмотрел на людей, толпящихся вокруг: девочка Вера, Ваня, Люда, Шурка – они во все глаза смотрели на него.

– У тебя есть тихая и спокойная комната, Нюша? – спросил Оскар у Вани.

– Откуда ты знаешь, что меня так называют родители?

– Я тебе потом расскажу, а пока мне нужна маленькая, тихая комнатка, где мне никто не помешает. Но предупреждаю: в сортир с ним, – Оскар показал пальцем на Дениса, – не пойду!

– Есть, – нехотя признался Ваня. Он, наверное, верил, что Оскар и ему сделает какой-нибудь дорогой подарок. По крайней мере, он рассчитывал на это. Более, на это рассчитывали все присутствующие здесь. Возможно, среди них только один человек не претендовал на оригинальные призы и подарки, это был Шурка. Он был расстроен.

– Идем, – предложил Оскар Денису, и Денис охотно пошел.

Толпа двадцатилетних детей проводила их взглядом, а потом девочка Вера выключила «Сплин». Не то, чтобы она не терпела «Сплин», но сейчас ей он определенно не нравился.

– Что ты хочешь от меня?

Оскар приблизился к Денису близко-близко, как для поцелуя.

– А как ты думаешь, что хочет дьявол от человека? За эту вещь я даю талант, ум, деньги, мир... Так ты отдашь мне свою душу?..

Денис закрыл глаза. Он думал, он так сильно думал, что не заметил, как открылась дверь, и в комнату вошел Шурка. Ни Денис, ни Шурка не были друзьями – так знакомые...

– Мне трудно, – прошептал Денис.

– Ты можешь испытывать оргазм, трахая девочек в туалетах, в подъездах, в постели... Зачем тебе нужна моя игрушка?

Денис облизал пересохшие губы.

– Да, – продолжил Оскар, – она делает так, что каждая твоя минута наполнена оргазмом. Не могу отрицать: никакая девочка, никакой мальчик, никакое животное не сделает тебе это. Всего лишь электрический импульс – прямо в точку; в точку мозга, отвечающую за немыслимые удовольствия – и все, ты полетел...

– Душу, – выкрикнул Оскар. – Твою душу!..

Шурка стоял рядом и слушал.

Денис запрокинул голову и тоже слушал.

– Твоя минута...

...только твоя минута...

...каждая минута...

...никакое животное...

«Мне давным-давно параллельно», – спел выключенный «Сплин».

– Забирай... – прошептал Денис.

Оскар улыбался.

– Забираю... – прошептал он.

Оскар закрыл глаза, точно его мозг только что был пронзен электрическим током...

– Вот она, – и он протянул Денису сетчатую шапочку с десятком присосок.

Денис выхватил; как мог быстрее, он попытался натянуть ее себе на голову. Дрожащие пальцы не слушались, присоски приставали к коротким волосам.

– Подожди, – остановил его Оскар. – Если ты не правильно наденешь, то электрический разряд может попасть не туда и убить твой мозг.

Он поправил шапочку у Дениса на голове.

– Как я смогу правильно надевает ее без тебя?

Оскар усмехнулся.

– Я потом научу тебя делать это правильно...

Денис нетерпеливо нажимал на кнопку.

– Подожди, подожди, – остановил его Оскар, усмехаясь. Он в последний раз посмотрел в глаза Денису. А потом засунул вилку в розетку.

Денис отлетел. Шурка стоял рядом и смотрел на бесконечную череду оргазмов, в которую погрузился его сверстник. В полутемной комнате Денис был чем-то странным, страшным, уничтоженным.

– Что ты с ним сделал? – спросил Шурка у Оскара. Во время разговора Дениса и его друга, он не посмел влезть между ними.

Оскар улыбнулся, мягко, добро...

– Ничего страшного... Поверь мне. Ты мне веришь?

– Нет, – ответил Шурка. – Ты меня обманываешь. Ты, наверное, с самого начала меня обманываешь.

– Нет, – быстро возразил Оскар. – Ни в коем случае... Не думай так, прошу тебя...

Теперь Шурка и Оскар стояли друг против друга.

– Нет, – повторил Оскар.

Денис застонал от удовольствия. Его пальцы сжались, а потом снова расслабились, а потом он снова нащупал кнопку и скорее нажал ее, прежде чем предыдущий оргазм растворился в прошлом.

– Да, – сказал Оскар.

– Ты сделал плохо, – сказал Шурка.

– Да, – согласился Оскар.

– Ты не послушал меня, и делаешь плохо людям, как птицам...

– Нет! – крикнул Оскар. – Нет! Подумай сам, что я сделал плохого? Кому я сделал плохо? Этот человек сам жаждал секса, не так ли?.. Он им грезил, он о нем мечтал, он его хотел все время. Я ему дал то, что никто не смог ему дать. Он получил свой оргазм на все время. Смотри: он не понимает ничего, что происходит здесь...

Оскар стал за спиной Дениса. Мальчик-мужчина, сидящий в кресле, изгибался от очередного оргазма.

– Посмотри на него...

Денис застонал.

– Пойми, он сам хотел это...

Денис открыл глаза, мутным взглядом посмотрел сквозь Шурку, сквозь стену, сквозь реальный мир, вдруг заплакал и снова нажал кнопку, откинувшись на спинку кресла.

– Ты видишь мир, как он есть?

«Иногда я вижу твое лицо».

– Нет, – ответил Шурка.

Тогда Оскар наклонился и принялся целовать Дениса в щеку. Черная помада (или это была запекшая кровь?) оставила следы. Той рукой, которая была свободна, которая не сжимала кнопку, Денис вцепился в волосы Оскара и закричал в экстазе.

– Видишь?

Оскар не смог посмотреть в глаза Шурки, потому что Денис слишком крепко вцепился в его волосы и не давал возможности повернуть голову:

– Видишь?

– Ты убиваешь его!

– Нет! Умереть от оргазма – ха! ха! – это райская смерть, слишком райская, чтобы она была концом этого мальчишки.

Оскар освободился от пальцев Дениса и поднял голову.

– Ты думаешь про меня плохо... Прежде чем предложить этот прибор человеку, я испробовал его на крысах. Им вживили электрод и сделали маленькую педальку. Они могли лапкой нажать на нее и испытать оргазм. Крысы умные животные – они быстро научились это делать.

– И что? – спросил Шурка. Он затаил дыхание в ожидании ответа.

– Они сдохли...

– От оргазма?

– От голода...

Оскар схватил Шурку и отпихнул его прочь, когда он кинулся сдирать с Дениса шапочку-сеточку с десятком присосок.

– Нет, – повелительно сказал он. – Ни в коем случае.

– Ты не имеешь права! – крикнул Шурка. Он сначала попытался посмотреть Оскару в глаза, но потом отвел их, спрятал их, сдался...

– Почему? – спросил Оскар. – Почему? Этот мальчик копирует Андрея Миронова из «Двенадцати стульев» и думает, что это круто. Почему нельзя его убить?

– Разве плохо, что кто-то кого-то копирует?

– Я не к тому, что надо одного убивать за то, что он копирует другого. Я к тому, что на свете останется еще тысяча мальчиков, и все копируют Андрея Миронова из «Двенадцати стульев». Кто заметит, что умрет один из них?

– Я знаком только с этим одним! Я замечу!

– Да, это значительный довод... Это простой человек. Он все равно умрет. И за свою жизнь он ничего не изменит. Пойми.

– За это пока не расстреливают.

– Потому что законы принимаю не я, – заявил Оскар.

Шурка промолчал. Он стоял и смотрел на Дениса.

– Пусть он живет, – попросил он.

– Прости меня, – сказал Оскар. – Прости меня.

Шурка перевел взгляд на Оскара.

– Я чудовище. Прости меня, и тогда мне будет легче...

– Но ты не спасешь его...

– Сделка состоялась. Я забрал его душу, и не могу еще и забрать то, за что он отдал свою душу. Пойми, не ты здесь решаешь и не ты здесь решаешься...

– Но он не знал, что с ним будет!

– Ты уверен? – спросил Оскар. – Ты уверен за свои слова? Этот человек испытал оргазм, а ты нет. Ты не знаешь ничего о вещах, положенных на весы. Он сделал свой выбор. Если хочешь, можешь снова заставить его выбирать. Можешь вырвать вилку из розетки, можешь сорвать присоски с его головы, можешь попытаться объяснить ему, с чем он играет.

Оскар помолчал.

– Но я не думаю, что он выслушает тебя. Скорее, он возненавидит тебя. Пойми это. Прости меня.

– Ты не должен больше так делать!

– Как? Что я сделал плохого?

– Ты не должен убивать людей.

– Ты не понимаешь. Ты рассержен. Ты все видишь в красном и черном свете. Откуда ты знаешь, в какие на самом деле цвета раскрашены мы?

Глава 4. Вся Вера

– Праздник продолжается! – объявил Оскар, закрывая дверь комнаты, где остался Денис. – Двенадцать часов еще не пробило, и главные сюрпризы для вас впереди!

– Правда? – спросила девочка Вера. Она помолчала, в упор разглядывая Оскара. За стеной играл «Мумий Тролль» – песня «Карнавала не будет». В этот момент прозвучал последний аккорд, и Лагутенко как будто задохнулся. Но музыка не закончилась. Кто-то из присутствующих включил следующую пластинку. Это была уже Линда. И ее вечная «Ворона».

– Ты получил то, что хотел от Дениса? – с издевкой спросила Вера у Оскара.

Оскара это рассмешило.

– Если нет, то может я смогу тебе это дать?

– Мне кажется, ты можешь дать мне другое, но такое же сладкое...

Между ними влез Шурка.

– Оскар! – крикнул он. – Ты мне обещал!

– Он тебе обещал? – спросила Вера. – А прощенье он еще у тебя не просил?

Шурка с ненавистью посмотрел на нее. Девочка Вера не удостоила его взгляда. Она считала, что в этом случае опустилась бы ниже своего достоинства.

– Ты обещал мне погадать, – напомнила она Оскару. – Я жду.

Оскар улыбался. Тихо, мирно, успокаивающе.

– Девочка, – обратился он к ней. – Девочка. Это мир похожих людей. Я видел много таких как ты. Они ищут, точнее они искали чего-то. Они напивались до бесчувствия. Они кололись до беспамятства. Они ждали помощи от бога. Они верили, что созданы для чего-то огромного и значительного, но приходило время, и они все понимали. Тебе больно?

– Нет.

– Я обсужу с тобой цену. Идем на улицу.

– Что? – переспросила Верка. – Что?

– Мне хочется с тобой погулять по улице, поговорить о жизни. Может быть, космос, всемирный разум, Иисус Христос откроет мне тайну будущего, и я смогу рассказать тебе о твоей жизни. Мы будем честны друг с другом. Мы станем самыми лучшими друзьями, мы станем самыми близкими друзьями...

– Что?

Оскар осторожно, едва прикасаясь пальцами, направил Веру к входной двери. Люди, пришедшие сюда веселиться, расступились перед ними. Оскар подвел Веру к двери. Из гардероба он достал ее пальто и помог надеть его. Ваня, внимательно следящий за ним, автоматически подумал, что Оскар безошибочно выбрал именно Верино пальто, перед этим ни у кого ничего не спрашивая и не уточняя.

Вера вдруг потеряла весь свой боевой задор. Она оглянулась на своих друзей, и в ее взгляде все увидели беспомощность. Шурка стоял, прислонившись к стене и закусив губу. Он хотел бы крикнуть Вере, что она сама сует голову в петлю и ничего удивительного в том, что она тоже умрет, как Денис, не будет, но не крикнул. Ему бы не поверили. Те, кто осторожно заглядывали в темную, тихую комнату, могли увидеть Дениса. Он извивался от удовольствия. И разумеется, ничего плохого для них в этом не было. Бесполезно им было бы объяснять, что Оскар свел его с ума, а теперь собирается сделать то же самое с Верой, то же самое с каждым из тех, кто присутствует здесь.

Оскар и Вера спустились по лестнице молча.

Каждый из них думал.

Холодная ночь, сплошной туман, можно заблудиться в нем и случайно выйти в другое измерение. А потом пытаться найти путь, все больше теряясь, и когда, наконец, придет осознание того, что ты потерялся, как потерялся в жизни, как не знаешь, что теперь делать, не знаешь, куда идти, как быть, с кем познакомиться, как найти искру, как найти факел, как выйти к костру, будет поздно, будет слишком поздно, будет необратимо поздно. Останется только плакать о потерянной жизни, пить водку прямо из горла, а потом кричать, метаться, рвать и пытаться что-то объяснить окружающим, пока тебя тащат пьяного домой.

Любой, кто имеет какую-нибудь силу, привлечет твое внимание. Потому что может быть он добрый, он укажет тебе путь, покажет направление, может быть, возьмет за руку и проводит, заранее предупреждая, где кочка, а где поворот, и ты, как малое дитя, будешь послушно его словам, будешь послушно переставлять ноги, топ-топ, и идти к нему на голос.

Ты попыталась попробовать в своей жизни все, но это все тебе не понравилось. Все оказалось не таким вкусным, как написано в книгах. Ты ждала своего принца, но принц опоздал на десяток лет, и когда вы встретились, выяснилось, что ему уже за пятьдесят и строить с ним свое царство бессмысленно. Истина в вине, которое красной струей течет в венах.

Ты умная девочка, просто не знаешь куда идти. Ты не виновата, что родилась на краю русской культуры, там, где она смешалась с восточным раболепием и кичливостью. Ты можешь найти пару занятий, где тебя признают первой, где торжественно вручат звание, и все будут хлопать, а твой парень будет стоять рядом и улыбаться, но где жизнь, которая в самом деле удовлетворила бы тебя?

Эти мысли, возможно, нагоняет новогодний туман, и где-то здесь кричит заблудившийся ежик, но если ты попытаешься найти его, то ничего у тебя не получится, потому что все это пустые россказни, ничего незначащие россказни, и если я в чем-то ошибся, прости меня, я ведь вижу тебя впервые в жизни и никогда больше не захочу видеть, потому что это мне не нужно, потому что это меня не интересует.

Я сижу пьяный и путаю клавиши. Я слышу Линду, она поет о чем-то. Ее музыка ритуальна.

Вера в тумане нашла руку Оскара, она взяла его за руку, не под руку, а за руку – ладошка к ладошке, пальцы переплетены. Она улыбалась и надеялась, что Оскар тоже улыбается, она хотела, чтобы Оскар тоже улыбался. Она сильнее всего хотела, чтобы Оскар тоже улыбался.

Но туман спрятал его лицо.

Оскар не улыбался. Он ждал.

– Знаешь, какая цель у игры? – спросил он.

Вера задумалась над этим вопросом. Она очень хотела правильно ответить на этот вопрос, ей казалось жизненно важным правильно ответить на этот вопрос.

– Какой игры? – наконец, спросила она.

– Всякой, – ответил Оскар. – Всякой: настольной, компьютерной, любовной...

– Не знаю. – Вера как будто заблудилась в возможных ответах.

– Самоцель, – ответил за нее Оскар. – Игра обладает самоцелью. В нее играют, пока она нравится. Ты играешь в «Менеджер» только до тех пор, пока он тебе нравится. Ты возишься с мальчиком в постели только до тех пор, пока он тебе нравится. Когда тебе надоест, ты кидаешь фишки, ты вылезаешь из-под его рук. Тебе это больше не хочется. Тебе это больше не нравится.

– Может быть...

Туман. Белесый туман. Серый туман. Бесконечный туман. Вере казалось, что она слышит отчаянные крики ежика, заблудившегося в нем.

«Помогите мне».

«Покажите мне путь».

И лошадь.

– Какая цель человеческой жизни? – спросил Оскар.

– Не знаю, – крикнула Вера, но туман поглотил ее крик.

«Не спасешься».

– Не знаю, – задумчиво повторил Оскар и добавил: – Жизнь тоже обладает самоцелью.

Вере показалось, что ладонь Оскар ледяная, как у трупа.

– Самоцель.

Ты играешь, пока тебе нравится. А если ты узнала все из того, что предложила, тебе жизнь, если ты получила приз, если ты испробовала все напитки, если ты насытилась, если ты уже пресытилась, пора подумать о другом.

О прекращении игры.

Выбраться из его объятий.

Швырнуть все фишки.

Тебе ведь скучно.

И рядом никого, кто покажет тебе, куда еще можно пойти.

Новогодний туман. В нем можно спрятать все ошибки. Никто не жд...

Шурка распахнул дверь комнаты, где был Денис. Он включил свет, чтобы лучше его видеть. За спиной Шурки столпились все гости. Они смотрела во все глаза.

Человек, полулежащий в кресле, не заметил их. Мир, который его окружал, был призрачным, невидимым для окружающих. В нем не было принцессы Дианы, Мерлин Монро, Мадонны. Зато в нем были тени, которые танцевали, и еще в нем были ощущения – ощущения ласки, прикосновения, удовольствия. Главное – это вовремя нажать кнопку, не упустить свой шанс.

Шурка внимательно смотрел на провод – белый провод, – тянущийся к электрической розетке. Если его выдернуть, наваждение пройдет.

Или нет?

А если Оскар был прав, когда сказал, что Денис просто вставит вилку назад и снова откинется на спинку кресла? Ведь, в самом деле, ничто на свете не дает возможность ощущать оргазм больше, чем несколько секунд, а теперь, когда ты можешь растянуть это удовольствие на несколько часов, дней, на всю жизнь, кто сможет отказаться?

Шурка прикусил губу.

Внезапно, его осенило.

– Где пробки? – крикнул он.

Все молчали.

– Где пробки? – снова крикнул Шурка, пытаясь взглядом найти Ивана.

– Какие пробки? – спросил Ваня.

– Электрические!

Ваня остолбенело глядел на Дениса.

– Там, – сказал он.

– Идем, – крикнул Шурка. – Идем, ты мне покажешь.

С трудом оторвав свой взгляд от Дениса, Ваня, пятясь, пошел прочь, споткнулся, обернулся, нашел взглядом Шурку, вывел его в коридор, встал перед дверью в свою квартиру.

– Здесь, – сказал он, равнодушно наблюдая, как Шурка поворачивает все выключатели.

– Не включать их, – приказал Шурка. – Ни в коем случае!

Иван молча смотрел на него.

В квартире раздались выкрики. Ваня и Шурка метнулись внутрь.

Гости галдели. Они хотели знать, что происходит, спрашивали друг у друга, пожимали плечами и искали что-то. Шурка отметил про себя, что все они как будто отупели.

Ваня принес из кухни несколько свечей – все что нашлось, – их зажгли, только после этого гости успокоились. Шурка не обратил на них внимания, сквозь толпу он пробился к комнате Дениса.

Денис сидел на полу возле розетки. Он вставлял в нее вилку, а потом вытаскивал ее, вставлял – вытаскивал, вставлял – вытаскивал. Когда Шурка приблизился к нему, то услышал, что Денис тихо плачет.

Шурка наклонился к нему.

Ужас охватил его, когда он увидел. Человека, скорее всего, больше не существовало. Перед Шуркой был робот, робот, чьи программы пришли в негодность, робот, чьи директивы испортил вирус. Нижняя губа была искусана до крови, глаза заплаканы, и слезы размазали губную помаду, которую оставил Оскар, когда целовал Дениса.

Этот человек, наверное, сошел с ума.

Шурка не знал, что делать. Он легонько дотронулся до плеча Дениса, надеясь, что все пройдет, что Денис сейчас проснется от страшного сна, что он станет воспринимать мир как раньше.

В этом человеке произошли изменения. Денис застонал, повернул голову, взглянул на Шурку, не заметил его. Он вскочил на ноги и принялся метаться по комнате. Денис лихорадочно искал розетку. В темноте на ощупь, не боясь ничего, он шарил и искал свою розетку для того, чтобы вставить в нее вилку.

Он сбил со шкафа какие-то тарелки. Он перевернул одеяла и подушки на кровати возле стены. Он едва не сдернул ковер с гвоздей, пытаясь нашарить под ним другую розетку.

В дверях стояли люди со свечами и наблюдали за ним.

Шурка сидел ошеломленный возле перевернутого кресла и не работающей розетки.

Денис упал рядом с ним на колени. Он стонал, потом кричал, вцепившись руками в волосы и сетку с десятком присосок.

Шурка смотрел на него.

За стеной тихо пела Линда. Света не было – пробки были вырублены, но она пела.

«Мало-мало огня...»

Не понимая происходящего, не замечая стоящих вокруг людей, Денис расстегнул свою ширинку...

Шурка мгновенно понял, каким способом этот человек хочет продлить свое блаженство. Он быстрее вышел, растолкал людей, неподвижно стоящих вокруг, и закрыл за собой дверь.

– Не трогайте его, – тихо сказал он. От его голоса заколыхалась свеча в руках у Ивана, стоящего напротив Шурки. – Я думаю, что со временем он придет в себя...

– Вера, – прошептала девушка, держащая другую свечу.

– Вера, – подхватил Шурка.

Что Оскар успел с ней сделать? Куда он завел ее в этом тумане? Что он пообещал ей?

...ет тебя, так сильно, как я.

Вере казалось, что все сказанное Оскаром, правда.

И разве не так, в самом деле?

Разве люди, покончившие с жизнью, не сделали это, потому что все, что впереди, было скучно? Не страшно, но именно скучно? Люди, оказавшиеся в сталинских лагерях со сроками, превышавшими их собственные жизни, разве они не должны были бы покончить с собой, чтобы не жить в таких чудовищных условиях, чтобы не терпеть душевные муки, чтобы не влачить жалкого рабского существования?

Нет, не среди таких людей высокая статистика самоубийств.

Да, жертвами суицидальных желаний оказываются люди творческие, перепробовавшие все игры, переигравшие во все игры. Да, какие-то из этих игр привлекли их внимания, понравились им. Да, люди играли в эти игры – секс (зачастую извращенный), наркотики, выпивка, – но наступали моменты, когда наскучивало все, приедалось все, надоедала сама жизнь и тогда...

...шаг через край.

...жизнь более не нужна.

...мир осатанел.

Большая игра под названием жизнь больше не увлекает, больше не получается, больше...

Западло жить.

Наскучившая кукла валяется в песочнице, потому что бабушка подарила новую.

Но если новой нет и не будет, потому что бабушка умерла?

Сидеть в песочнице и играть со старой, облезлой, у которой стерлись глаза, вылезли волосы, сломались руки-ноги?

Человек творческий, такой, каким ты себя считаешь, не будет удовлетворен этим.

Вера в тумане прижалась к Оскару.

– Какая жизнь после смерти? – спросила она.

– Тихая, спокойная, умиротворенная, – ответил он, лукаво улыбаясь. Туман спрятал его улыбку.

Вера закрыла глаза. Ей казалось, что она слышит музыку – тихую, спокойную, умиротворенную – музыку Вивальди. На минуту Вера увидела кладбище.

Весеннее кладбище: деревья, цветы, трава – все зелено, все дышит. Так мирно, так спокойно. Ряды могил. Множество могил. Тысяча могил. Могилы через край, могилы, заполнившие мир. Там люди, там не гнилые остатки, там люди. Ты присоединишься к ним. Когда? Сейчас или позже? Люди, чьи разговоры – это шелест ветра, запах цветов, вкус росы... Когда? Сейчас или позже? Это неизбежно...

Музыка для души.

– Мы перестаем быть, – сказал Оскар. – Но это не значит, что мы исчезли.

Туман, в котором можно увидеть все, включая и правду.

Может ли быть, что Оскар лжет? Но все, что он рассказал, разве не созвучно тебе, разве не есть твои мысли? Проще, этот мир должен стать проще...

Из тумана вырастало дерево.

Тихая музыка Вивальди.

Зеленое кладбище.

Умиротворенная жизнь после...

После бала.

Дерево.

По-осеннему голое.

Найти подходящий сук.

Музыка.

Мир.

В двадцать лет напиться до бесчувствия, в тридцать наколоться до галлюцинаций, в сорок подхватить венерологическую болезнь и устроиться на учет в диспансер. Кое-как дотянуть до восьмидесяти и случайно, на свой юбилей, услышать музыку из юности, отчего неожиданно расплакаться на глазах у внуков, которые, как ты на днях, будут скучать за праздничным столом.

Мир.

Музыка.

Найди подходящий сук.

Оскар сделал это за нее. Он опустил к ней веревку, которая на конце замкнулась в петлю. Круглую.

Вера подняла голову, чтобы увидеть ее над собой. Сверху на нее смотрел Оскар.

– Давай, – сказал он.

Музыка Вивальди увлекла ее в танце. Оскар с нетерпением смотрел, как она танцует под ним, под деревом, под веревкой.

Наконец, девушка вскинула голову и позвала его.

– Давай, – прошептал он.

– Я не достаю, – шепотом ответила Вера. – Я не достаю до веревки!

– Лети! – сказал Оскар. – Лети! – крикнул он.

– Я не могу, – прошептала Вера. – Я не умею летать.

– Умеешь, – возразил Оскар. – Ты умеешь, в конце жизни каждый человек умеет летать!

– Я верю! – крикнула она. – Я верю!

Она вытянула руки и сквозь туман взлетела к нему.

– Я верил, – сказал он ей, протягивая навстречу руки.

Их пальцы соприкоснулись, а через мгновение соприкоснулись и губы. Юноша и девушка, которые нашли друг друга. Они обнимались среди ветвей, и туман клубился вокруг, скрывая их от посторонних глаз.

– Любимый...

– Любимая...

Он осторожно надел петлю ей на шею так, как другие надевают кулон.

– Любимый, – снова прошептала она.

– Лети, – сказал он ей и столкнул вниз.

Музыка Вивальди тихо умолкла.

Сквозь туман Оскар увидел только несколько судорожных движений. И личико. Личико девушки, обращенное вверх.

Шурка бежал в тумане. Так получилось, что Оскар заметил его. Он осторожно подождал, пока Шурка пробежит рядом, а после пошел своей дорогой. Его дорога вела назад в дом к гостям, к людям, к детям...

Волк и семеро козлят.

Прежде чем уйти в ночь, Шурка строго настрого запретил пускать в квартиру Оскара. Все молча выслушали его, а он смотрел на них, на их лица, колеблющиеся в свете свечей, и подумал, что они впустят кого угодно, даже монстра, пожирающего их тела.

Шурка бежал и кричал имя Веры. Никто не отзывался на его крик. Никто, даже люди, жившие в соседних домах, не отзывались. Словно их не было. Словно туман открыл выход в параллельный мир, и Шурка ворвался туда, сам не заметив этого. Но он продолжал бежать, запыхавшись, задыхаясь, уставая.

Из тумана надвигались и пропадали вновь деревья – как вековечный лес, как лихолесье, как страшная сказка, превратившаяся в реальность. Шурка не отступал – он искал Верку – маленькую писклю, вечную забияку, задиру, девочку, постоянно мутившую воду. Он терпеть ее не мог, но сейчас искал, потому что верил, будто ответственен за ее жизнь. Может быть, если бы он остановился и задумался: «Перед кем это он ответственен?» – то, скорее всего, плюнул бы на девочку Веру, развернулся бы и пошел в дом, запер бы все двери и окна и не пустил бы к себе Оскара.

Человека с наивными глазами и чудовищными, неудовлетворенными желаниями.

В эту новогоднюю ночь исполнятся все желания. Даже его желания. Только его желания.

Тихо-тихо не заметно из тумана, из темноты выступило дерево – высокое, огромное. Шурка уже все понял, пока приблизился к нему. Он замедлил шаг, он стер слезы со щеки, он закрыл глаза и открыл их, не желая верить, не желая поверить.

Девочка Вера, которая злила и бесила его, девочка Вера, которая казалась ему чем-то бесшабашным и вечно веселым, девочка Вера висела на дереве, висела на веревке, висела, а петля сжала ей горло, ей нечем было дышать, кровь не поступала в мозг. Бесшабашные желания исчезли. Девочка Вера исчезла, как исчезают сны. В тумане сгинула ее жизнь, ее мысль, ее вера. Больше не будет ничего, больше не будет

Веревка, туман и джинсовый сарафанчик.

Врешь...

Умрешь...

Шшшшшшшшшшшшшь...

Если не веришь, то прикоснись к ее телу. Оно еще не застыло. Минут пятнадцать назад он увел ее в туман, минут десять он заговаривал ее, обещая невозможное.

Шурка не успел предупредить ее. Спасти ее. Прогнать его.

В тумане они с Оскаром разминулись, когда он бежал спасти ее, а тот возвращался в дом.

Боже мой.

Шурка оставил Веру висеть на дереве, а сам кинулся назад, в квартиру, пока еще можно спасти следующую жертву. Кто это будет? Ваня? Его девушка Люда? Антон, Женя, Костик, Светка, Анька, Ира?

Глава 5. Володька

Володька не был близко знаком с кем-нибудь из тех, кто находился на вечеринке. Если бы он задал себе вопрос, какого черта он, вообще, здесь делает, то, возможно, удовлетворительного ответа не нашел бы.

В тот момент, когда в квартиру впервые вошел Оскар, все встали и пошли на него смотреть, Володька тоже пошел, потому что слышал про змей на Бродвее и не верил в это. Пойти и посмотреть на человека, который якобы совершил столько чудес, его заставило любопытство. Когда Оскар привязался к парню, который до этого сидел на своем месте, выпивал, привлекал к себе внимание окружающих – чудил, Володька ни чуть ему не позавидовал. К странному прибору он отнесся тоже равнодушно. Когда Оскар увел девушку, Володька по-прежнему оставался безучастным. Единственно что, когда выключили свет, Володька оживился, он внимательно и изучающе смотрел на Дениса – так смотрят на зверей в клетке, но потом, когда дверь в комнату закрыли, Володька вернулся на свое место, налил стопку и выпил ее.

Он не предполагал, что привлечет к себе внимание Оскара, когда тот появиться здесь в третий раз.

Оскар попытался открыть входную дверь, но у него ничего не получилось. Он надавил на ручку сильнее, а потом догадался, что это все Шурка. Наверняка, прежде чем бежать в ночь, спасать Верку, он дал строгий наказ: ни в коем случае никому – даже деду Морозу – не открывать дверь. Подобная ерунда не потревожила Оскара – в квартиру с испуганными детьми он все равно попадет.

– Эй! – крикнул он. – Эй!

– Кто там? – спросил осторожный голос. Скорее всего, это был Ваня.

– Нюша, открой мне.

– Кто это? – переспросил Ваня, а потом крикнул кому-то: – Сделайте музыку потише.

Через секунду-другую Вивальди оборвался. Наступила тишина.

– Кто это? – повторил вопрос Ваня.

– Это я, Нюша...

За дверью помолчали.

– Откуда ты знаешь, что бабушка называет меня именно так?

– Я должен сказать это тебе в присутствии всех?

– У меня нет секретов от моих друзей!

– Не надо бравировать... Твои друзья не демонстрирует перед тобой своих слабостей. Они прячут от тебя кучу скелетов в шкафу, и это правильно. Только дурак метет сор из избы. Я хочу тебе кое-что рассказать. Это очень-очень важно, и касается только тебя... Тебя, но не твоих друзей. Открой мне дверь.

Оскар помолчал.

– Если Шурка тебе сказал не пускать меня – не пускай. Ты выйди ко мне, – сказал Оскар и под конец добавил: – Нюша...

Через несколько секунд ключ в двери повернулся, и в коридоре появился Ваня. Он был бледен. В темном коридоре его бледность не было видно, но Оскар ее видел, он всегда все видел.

– Твоя девушка, – прошептал Оскар, наклонившись к уху Вани, чтобы никто больше не услышал. – Твоя девушка плохая.

Оскар еще шептал что-то на ухо Нюши, и Ваня внимательно слушал его. Оскар улыбался, он продолжал улыбаться, но Ваня, скособочась, наклонившись, почти уткнувшись носом в плечо Оскара, ничего не видел. Впрочем, даже если бы Ваня увидел улыбку Оскара, он бы не осознал этого, он бы не обратил на нее внимания, потому что его слишком сильно поразило то, что рассказал Оскар о его девушке, о Люде. С этого времени она перестала быть для него Людой. Для него она стала Адой.

Оскар тихо проскользнул в открытую дверь, оставив ошарашенного и напуганного Ваню в коридоре. Он попытался пройти в зал, но в дверях неожиданно столкнулся с Людой, с той самой тихой, застенчивой девушкой, на которую только что наговаривал Ивану.

Люда стояла и испуганно смотрела на него.

Оскар ей улыбнулся. Он повернулся так, чтобы стал заметен значок, приколотый к манжету его черного пиджака: «Если захочешь отомстить, спроси меня как».

– Ты веришь? – спросил он.

Люда заворожено смотрела на него.

– Если тебе понадобиться помощь, – сказал Оскар, – позови меня. Просто подумай обо мне.

Осторожно, двумя руками он подвинул ее в сторону и проскользнул мимо.

Люда проводила его взглядом. Она смотрела ему вслед, она увидела, как он сел рядом с Володькой, а потом отвернулась и пошла прочь.

– Ваня, – тихонько позвала она, но никто не откликнулся. Возможно, потому что она звала слишком тихо.

Володька поднял голову и посмотрел на подсевшего к нему Оскара. Он уже был немного пьян.

– Привет, мальчик, – поздоровался Оскар.

– Привет, – откликнулся Володька. Он отодвинул от себя стакан.

– Как твои дела? – спросил Оскар. На этот раз он улыбался дружелюбно.

– Ты знаешь... – пробормотал парнишка.

– Знаю... Я все знаю...

– Кто ты?

– Я тот человек, которого раздражает праздник и веселье. Если бы я мог, то отменил бы все праздники мира. Меня раздражает, когда люди веселятся.

– Почему?

– Не знаю...

– Ты знаешь! – возразил Володька. – Впрочем, все в мире имеет право на свое существование. Даже ты... И что ты для этого делаешь?

– Пишу.

– Стихи?

– Нет... – рассмеялся Оскар. – Ни в коем случае. Стих – рифма. Мне кажется, излагать свои мысли в ямбе или хорее – это неправильно. Это извращение, такое же извращение, как заниматься сексом с парнем. Нет, мне ближе проза. Страшная проза. Ужасающая проза.

– Зачем?

– Один из самых читаемых современных писателей – это Стивен Кинг. Но я думаю, напрасно задавать ему этот вопрос, спроси об этом у его читателей.

– Стивен Кинг... – пробормотал парень. – Я не считаю Стивина Кинга писателем. Это дешевый ширпотреб, не более...

– Это не так.

– Писатель. Самый лучший писатель – это Джон Толкиен. Джон Рональд Руэл Толкиен.

– Я знаю это имя.

Оскар замолчал и испытующе посмотрел на Володьку. Парень пил. Демон ему улыбался.

«Тише, тише, тише, тише...»

– Ты читал «Квэнта сильмариллион»? – спросил Оскар.

– Нет.

– Вот видишь, оказывается, я лучше тебя знаю Джона Толкиена.

– Я не говорил, что знаю лучше.

– Ты подумал об этом... – Оскар наполнил рюмку Володьки водкой. – Почему ты любишь читать Толкиена?

Парень замолчал. Он смотрел на водку.

– Нет, – сказал он.

«Тише, тише, тише, тише...»

– Да, – сказал демон.

Володька выпил.

– Я только сейчас читаю «Властелина Колец».

– Так поздно ты открыл для его для себя – в двадцать лет!

– Почему? – возразил Володька. – «Хоббита» я много раз перечитывал в тринадцать.

– Почему же ты любишь читать Толкиена?

Володька задумался. Оскар наклонился и снова налил водку в рюмку собеседника. Володька это как будто не заметил.

– Потому что Толкиен дает мне возможность уйти от обыденности.

Оскар внимательно смотрел на парня. Под его взглядом Володька выпил.

– Я не хочу сказать, – продолжил Володька, – что моя жизнь обыденна. Я общаюсь с очень многими интересными людьми. Моя жизнь наполнена интересными событиями и происшествиями. Если такова моя судьба, предопределенная богом, то в таком случае, я благодарен богу.

– Ты знаком с синергетикой? Она рассказывает о теории фракталов. Все малое повторяется в великом. Один день твоей жизни похож на всю твою жизнь. Иногда мне кажется, что это правда, но иногда я думаю, что это на самом деле ложь.

Демон не задал конкретного вопроса, но он как будто ждал какого-то ответа.

Володька ответил:

– Скорее всего, это правда, потому что вчерашний день похож на сегодняшний.

Оскар улыбался.

– Тебя угнетает это? Поэтому ты читаешь Толкиена и любишь фэнтази?

– Да, – ответил Володька. Он выпил еще рюмку, но от выпитого спиртного как будто не хмелел.

Шурка заблудился в тумане. Одинаково серые клочья, одинаково темные деревья, их ветки как будто тянут к нему свои ветви, чтобы проткнуть тело, вырвать душу, убить наповал.

Шурка закричал. Никакого ориентира вокруг. Он заблудился на улице, на маленькой улице, на улице Ташкента. Кому не расскажешь – не поверят!

«Я поверю», – подумал Оскар.

Шурка метнулся в сторону. Внезапно он увидел огонек – два огонька.

Если в темноте ты видишь единственный огонь, иди к нему, не задумываясь над вопросом, может ли быть, что от этого огня тебе станет только хуже. Виктор Пелевин. Тра-ля-ля-ля...

Шурка пошел на огонь – на два огонька. Прежде чем он сообразил, что это, это шагнуло к нему. Два огонька оказались глазами чудовищного монстра – монстра из страшной сказки, монстра из детского сна, монстра из больного воображения.

Это был человек, или только казался человеком. Длинные волосы до середины груди, расчесанные на пробор по середине, мужественное, даже зверское лицо, голая женская грудь, голое тело – неприкрытый фаллос – это гермафродит. Единственной одеждой этого полумужчины, полуженщины было дорогое кашемировое пальто.

Он схватил Шурку.

В голове у Володьки происходили странные вещи. «Возможно, – устало подумал он, – я схожу с ума».

Оскар наполнил Володькину рюмку чистым спиртом.

– Пей, – сказал он. – Пей, как пьют все, чтобы забыть о реальности, чтобы забыть об обыденности. Не надо выделяться и читать Толкиена, пей, пей, пей...

Оскар торопился. До двенадцати оставалось совсем мало времени. Он знал, что скоро здесь появятся его друзья – странные, обезображенные, пугающие. Он хотел успеть получить как можно больше человеческих душ, съесть их раньше, чем придут настоящие монстры.

– Ты знаешь Оскара? – спросил гермафродит.

– Да, – ответил Шурка. – Да!

– Ты можешь провести меня к нему?

– Я сам ищу дорогу.

– А ты разве не боишься меня?

Володька был пьян. Оскар наклонился над ним.

Внезапно парнишке стало плохо. Он увидел, как раздвинулся мир, как появились вторые двери, как из щелей высунулись руки, как в открытые окна просочился туман и окутал мир.

– Что это? – хотел крикнуть Володька. Но Оскар зажал ему рот.

– Это? – спросил демон. – Это твой мир, в который ты стремился; мир полный необычных, увлекательных приключений.

Володька побежал прочь, он оттолкнул Аньку, он отпихнул Люду, он сбил с ног Ваню, он промчался мимо Шурки и странного полумужчины, полуженщины. Он бежал прочь и кричал. Впереди был другой мир, мир Толкиена – Хоббитания, Одинокая гора, Раздол, Мустангрим, Гондор и Минас Тирит – Белая крепость. Он надеялся поспасть туда.

– Отпусти его, – приказал Оскар, когда увидел Шурку и того, кто держал Шурку. – Здесь полно других детей, бери их. Гоняйся за ними в тумане, кричи не своим голосом, и прежде чем изнасилуешь – перепугай так, чтобы они никогда больше не смогли заняться сексом, или хотя бы получить от него удовольствие.

– Он твой? – спросил гермафродит.

– Они все мои. Хватай пока не пришли другие!

Шурка вырвался из рук монстра. Он подбежал к Оскару и заглянул к нему в глаза.

– Что теперь? – спросил он. – Я – твой? Как ты меня убьешь? Хитроумным прибором, или доведешь до самоубийства, до сумасшедшего дома? Что ты придумал для меня?

– Ничего. Я не хочу тебя убивать.

– Оставишь жить и мучаться?

– Отчего мучаться? Тебе так дороги были все эти люди? Я обидел кого-то, кто по-настоящему для тебя дорог? Скажи мне его имя, я тут же исправлю положение. Денис? Вера? Вовка? Люда? Иван? Ленка? Игорь? Аня? Лешка? Антон? Сережа?..

– Мое имя тоже в твоем списке?

– Нет.

– Сегодня утром ты сидел в моей комнате и играл на моем компьютере... Ты с самого начала все знал!

– Ты тоже знал все с самого начала. Наше знакомство началось раньше – в тот день, когда ты меня впервые увидел. Помнишь, что ты подумал? Ты решил, что я самый необычный парень. Что я самым необычным образом буду справлять Новый год. Я засунул эти мысли в твою голову.

– Ты не сказал мне, как ты будешь справлять Новый год!

– Ты был со мной на Бродвее. Я ничего серьезного не сделал, но я показал тебе, на что способен.

– Если ты способен на многое, – спросил Шурка, – тогда почему ты не уничтожил весь город – весь Ташкент? Вместо этого ты разгромил всего лишь одну вечеринку, когда мог уничтожить сотни подобных вечеров. Ты мог взорвать всю Землю в двенадцать часов по местному времени!

– Мог бы. Но издали – с другой галактики – наблюдать, как взрывается Земля не интересно, а ближе нельзя – сверхновая сожжет. Ты не понимаешь, но интереснее быть рядом, как можно ближе к человеку, когда он умирает. Наклониться и присмотреться внимательнее. Это меня заводит больше всего.

– Ты...

– ...монстр, чудовище?

– Как я вижу, тебе уже все до меня сказали.

Шурка замолчал. Он смотрел в пол. В комнате появлялись все новые чудовища – друзья Оскара. До Нового года оставались считанные минуты.

– Мне повезло, – спросил Шурка, – я встречу Новый год с тобой и с твоими друзьями?

– Да, ведь это было твое самое заветное желание – встретить Новый год экстравагантно. Нам кажется, что экстравагантнее не будут уже никогда.

– А что будет потом?

– Потом будет новогодняя ночь. Ты не обидишься, если мы оставим тебя здесь – не возьмем с собой?

– Здесь?

– Да. Ты посмотришь телевизор, доешь салат о’ливье, допьешь шампанское и уйдешь к себе домой. Я гарантирую, что завтра утром никто не будет приставать к тебе с дурацкими вопросами.

– А ты?

– А я... Я всего лишь сон. Я демон. Я монстр. Я хару. Я рауко. Я исчезну и больше не появлюсь в твоей жизни.

– Наполняйте бокалы, – сказал вампир, за его спиной виднелись кожаные крылья. – Часы бьют двенадцать.

К ним подошел официант. Его лицо было обезображено шрамами.

Оскар взял два бокала – для себя и для Шурки. Он протянул его парнишке, но Шурки уже не оказалось рядом. Он выскочил из квартиры и бежал по лестнице. Он очень сильно хотел успеть попасть к Новому году домой к маме, к сестре, но понимал, что это желание не осуществимо.